Текст «На кушетке у Хомского: империалистическое бессознательное» был написан художником в 2002 году для выставки «Роберт Моррис: Американские красоты и головокружение Ноама» (Robert Morris: American Beauties and Noam’s Vertigo) в Joseloff Gallery Университета Хартфорда. Саундтреком к выставке служили цитаты из сборника Ноама Хомского «Постигая власть: незаменимый Хомский» (Understanding Power: The Indispensable Chomsky), перемежавшиеся с музыкальными композициями Эрика Сати.

Голос Хомского — лингвиста, последовательного критика внешней политики США и соратника Морриса по антивоенным демонстрациям (в 1971 году они были вместе задержаны за участие в протестах против войны во Вьетнаме) — неоднократно звучал в работах Морриса. В инсталляции «Слушание» (Hearing) 1972 года он раздается в пространстве комнаты для допросов вместе с голосами Дюшана, Витгенштейна, Леви-Стросса, Маркеса, Пиаже и Фуко — их реплики складываются в диалог о современном состоянии культуры и политики*.

В тексте «На кушетке у Хомского…» собеседники — не соратники, не противники и даже не аналитик и пациент, как то предполагают намеки на ситуацию психоаналитического сеанса. Краткие высказывания Хомского, уклоняющиеся от интерпретации, подстегивающие и развивающие мысль Морриса, позволяют считать этот исполненный иронии диалог майевтическим.

В том, как вольно Моррис обращается с наследием Хомского, сочетая цитаты с вымышленными репликами, можно разглядеть его неприязнь к завершенности и закрытым структурам. Надо отметить, что и собственное творчество Моррис воспринимает как единое непрерывающееся и незавершенное произведение (это не раз приводило к конфликту с музеями, желавшими устроить его ретроспективу) — по мнению Томаса Кренса, это его способ борьбы с энтропией**. Цитаты Хомского, превращенные в автономные элементы, очищенные от контекста и вновь пущенные в дело, преодолевают энтропийность закрытого высказывания и «генерируют» новые возможности.

Энергия текста направлена на выявление империалистических форм искусства и их критику. Все их, независимо от стиля, объединяет так называемый «эффект Вагнера» — термин Морриса, которым он обозначает массивное, громоздкое, дорогостоящее, вагнерианское по своей сути, часто не вмещающееся в музейное пространство искусство; либо же искусство, компенсирующее небольшие масштабы нарочитой загадочностью и мистицизмом. «Озаренное только тусклым, мрачным, романтическим небом, искусство, излучающее „эффект Вагнера“, пожалуй, отупляет (в противоположность „эффекту Моцарта“, который делает умнее даже крыс) или ошеломляет грандиозным, экстатичным, мистическим эстетическим трепетом, когда одна только цена за квадратный фут уже вызывает головокружение», — поясняет художник в другом своем тексте***. Такое искусство отличается почти милитаристским пафосом, на что Моррис указывает как посредством прямых отсылок к Третьему рейху, так и косвенно — через использование акронимов. Оно неизбежно переформатирует культурные пространства, в частности музеи, внутри которых теперь разворачивается зрелище — спектакль в сопровождении военных маршей.

другой зритель: дискуссия

«радикальный демократический музей» – разговор о возможностях определения нового музея

о «музее неучастия»

диалог о выставке «авангард. список №1»

вальтер беньямин: места повторного возвращения памяти. беседа с мило рау

новаторская история альфреда барра, moma и белого куба: интервью с мэри энн станишевски

на кушетке у хомского: империалистическое бессознательное

беседа тирзы николс гудив с андреа фрейзер

потоки данных

прищур музея