модернизм, гигиена и выставочно-экспозиционный комплекс: очерки истории петербургского музея гигиены

Введение

Мое исследование посвящено культурной истории музеев гигиены и здравоохранения, появившихся в конце XIX — начале ХХ века после Всемирной выставки 1851 года, и прежде всего истории Музея гигиены в Санкт-Петербурге. Его отличало то, что он был призван способствовать санитарно-гигиеническому, моральному и политическому просвещению конкретной группы населения, а именно рабочего класса начала двадцатого столетия. Я исследую организацию выставок на трех этапах развития музея: чтобы разобраться в выставочной политике рубежа веков, я рассматриваю экспозиции 1893, 1913 и 1928 годов, которые можно считать особенно показательными. Эти выставки были организованы разными людьми, в разное время, на разных площадках. Меня будут интересовать их задачи, ключевые сюжеты, опубликованные сведения о числе посетителей; вдобавок я постараюсь реконструировать экспозицию. Эти выставки дают возможность сопоставить методы санитарной пропаганды в царские и советские времена, а также сравнить расположение экспонатов на временных выставках и в постоянной экспозиции. Выявленные сходства и различия помогут проанализировать риторические приемы и методы выставочной работы, а также проследить смену общепринятых санитарных норм. Несмотря на заметные различия в стратегиях, все три выставки используют один и тот же гигиенический дискурс, ориентирующийся на (модернистский) идеал прогресса и утопические представления об устройстве общества.

В последнее время внимание исследователей привлекали самые разные аспекты истории российской дореволюционной и советской медицины. В частности, сопоставлялись программы развития здравоохранения в царские и послереволюционные времена [ 1 ] 1. Hutchinson J. F. Politics and Public Health in Revolutionary Russia, 1890–1918. Baltimore: John Hopkins University Press, 1990. ; анализировались советские подходы к гигиене и телесной культуре [ 2 ] 2. Starks T. The Body Soviet. Propaganda, Hygiene, and the Revolutionary Russia. Madison: The University of Wisconsin Press, 2008. ; утопические идеи связывались с представлениями о мужском теле  [ 3 ] 3. Naiman E. Sex in Public: The Incarnation of Early Soviet Ideology. Princeton: Prinсeton University Press, 1997. ; изучалась санитарно-гигиеническая инфраструктура [ 4 ] 4. Vujoševiс T. Modernism and the Making of the Soviet New Man. Oxford: Oxford University Press, 2017. и история представлений о расовой гигиене [ 5 ] 5. Weidling P. Epidemics and Genocide in Eastern Europe, 1890–1945. Oxford: Oxford University Press, 2000; Khotz B. Gute Gene, schlechte Gene. Eugenik in der Sowjetunion zwischen Begabungsforschung und genetischer Familienberatung // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, Bd. 61, № 4, 2013. .

В данной статье история общественного музея как официального института репрезентации рассматривается сквозь призму пропагандистского дискурса начала XX века, связанного с гигиеной.

Петербургский Музей гигиены объединяет в себе две функции, описанные Фуко: биополитику и биовласть. Оставаясь в терминологических и хронологических рамках работ Фуко, я постараюсь показать, что музеи гигиены в целом могут считаться одним из основных инструментов репрезентации самоорганизующейся биовласти. Меня особенно занимают следующие вопросы: каким образом общественная гигиена, медикализация населения и внедрение стандартных протоколов (в том числе санитарно-гигиенических) становятся частью инструментария политической власти? Как отражался этот процесс в экспозиции? Какие тела и темы попадали в ведение музея гигиены? Как изменялись музейные практики и подача информации по мере перехода страны от позднего царского режима к советской власти и механистическому миру промышленного капитализма?

Здравоохранение и санитарные условия в России: 1893–1913–1928

Я сосредоточусь на репрезентации общественного здоровья, рассматривая ее через призму трех состоявшихся в Петербурге в конце XIX — начале ХХ века выставок, посвященных санитарно-гигиеническим вопросам: Всероссийской гигиенической выставки 1893 года, аналогичной выставки 1913 года и экспозиции в честь десятилетия Музея гигиены 1928 года [ 6 ] 6. Музей гигиены находится на своем прежнем месте (Итальянская ул., 25), однако большая часть ранних коллекций хранится в запасниках, а набор экспонатов существенно ограничен. Поэтому, помимо вторичных источников, в моем исследовании используются главным образом материалы музейной библиотеки и собрания периодики, а также периодические издания из фондов Российской национальной библиотеки. .

Как заметил Джон Ф. Хатчинсон, изучивший отчет лейб-медика и профессора Н. А. Вельяминова 1905 года, в начале ХХ века Россия определенно была не самым здоровым местом, а о солдатах и моряках заботились существенно больше, чем о гражданском населении.

Вельяминов считал, что санитарно-гигиенические условия зависят от общей культуры быта и экономического благосостояния. Вместе с тем он последовательно призывал к системной реорганизации здравоохранения и повышению санитарно-гигиенической дисциплины. Главные проблемы профессор видел в высокой смертности, низкой продолжительности жизни, распространенности инфекций, частых вспышках эндемических заболеваний, загрязнении пресной воды и некачественных продуктах. Корень этих проблем, по всей видимости, следовало искать в устаревшей системе здравоохранения царской России, основы которой были заложены веком ранее, в первые годы XIX века. В результате великих реформ 1860-х годов жизнь в стране существенно изменилась, были предприняты серьезные попытки поддержать промышленность, наладить развитие железных дорог, укрепить торговые связи с Востоком и заложить основы организованной медицинской помощи в сельской местности (земская медицина), что отчасти исправило ситуацию. Однако здоровье нации в целом оставляло желать лучшего [ 7 ] 7. Hutchinson J. F. Op. cit. P. 2–26. .

Значение грандиозной Всероссийской гигиенической выставки (1893), а также время и место ее проведения невозможно оценить в полной мере, если не учитывать, что в 1892–1893 годах по стране прокатилась страшная эпидемия холеры, после которой и авторитетному Пироговскому обществу русских врачей, и царской администрации стало окончательно ясно, что назрели перемены [ 8 ] 8. Ibid. P. 4. . Вопросами здравоохранения занимались десятки различных ведомств, в зависимости от того, касались они железных дорог, школ, тюрем или иных организаций; единое законодательное обеспечение представлялось немыслимым. Часть руководителей — во главе с С. П. Боткиным — требовала перемен и призывала к максимальной централизации. С этими специалистами не соглашались сторонники укрепления земской медицины, то есть прежде всего системы клиник на местах, пусть и связанных в единую сеть. Надо подчеркнуть, что, хотя вопросы здравоохранения были актуальны прежде всего для оппозиционно настроенных деятелей, состояние этой сферы критиковали и некоторые представители царской администрации. Однако дискуссия в обществе не вылилась в реальные и эффективные реформы: дело ограничилось масштабной выставкой. Это очень показательная история, из которой становится ясно, почему царский режим оставлял за собой исключительное право делать заявления о здоровье и теле нации  [ 9 ] 9. Колониальный контекст этого сюжета освещен в: Arnold D. Colonizing the Body: State Medicine and Epidemic Disease in Nineteenth-Century India. Oakland: University of California Press, 1993. . В стране параллельно действовали две системы: патерналистский гуманизм и монопольный авторитаризм; полный контроль над телами (подданных империи) предстояло получить той из них, которой достанется право на публичную репрезентацию.

Первая Всероссийская гигиеническая выставка торжественно открылась 21 мая 1893 года в присутствии ее покровителя великого князя Павла Александровича, почетного председателя Общества охранения народного здравия. Профессиональная пресса подчеркивала, что роль гигиены чрезвычайно важна в деле охраны жизни и здоровья. Упомянутая выше разобщенность системы здравоохранения наглядно проявлялась в том, что за выставку одновременно отвечали министерства внутренних дел, обороны, путей сообщения, экономики, просвещения, а также морское министерство, Русское техническое общество, Императорский институт экспериментальной медицины и Санкт-Петербургский императорский университет [ 10 ] 10. Журнал Русского общества охранения народного здравия, 1893. C. 571. .

К открытию выставки 1913 года мало что изменилось. Уже надвигалась мировая война, но выставка была посвящена традиционным сюжетам, а не вопросам медицинского обеспечения тыла. Многие проблемы 1893 года — в частности, вопросы борьбы с эпидемиями (главным образом эпидемиями холеры) и выстраивание системы здравоохранения — остались на повестке дня, однако появились и новые задачи. После революции 1905 года обострился конфликт между земскими врачами и государственным аппаратом. В 1905-м либеральным докторам из интеллигентов и врачам из земских больниц казалось, что до создания новой, демократической, здоровой России уже рукой подать. Но их мечты о здоровом обществе в это время выглядели еще утопичнее, чем прежде: сотни участвовавших в революционном движении врачей пали жертвами ответных репрессий, а тем из них, кому удалось удержаться и продолжить работу, приходилось действовать в обстановке, исключавшей всякую надежду.

Вдобавок к 1913 году в рядах сторонников медицинских реформ назрел новый конфликт: резко ощущался поколенческий разрыв между теми, кто пережил революцию, и теми, кто начал работать уже после 1905 года; обострились разногласия между земскими врачами с их общей практикой и постоянно повышавшими квалификацию специалистами в узких областях [ 11 ] 11. Hutchinson J. F. Op. cit. P. 50–108. . Противоборство между представителями государственной системы здравоохранения и сторонниками реформ продолжалось, однако власти стали обращать на вопросы охраны здоровья значительно больше внимания, вероятнее всего в силу постоянно возрастающих показателей смертности [ 12 ] 12. Ibid. P. 78. . Выставке 1913 года предшествовали два важных события, связанные с общественной дискуссией о вопросах здравоохранения. Во-первых, начал выходить первый профильный ежемесячник «Гигиена и санитария». Во-вторых, Россия приняла участие во Всемирной гигиенической выставке в Дрездене (1911). Подготовленные для нее материалы и легли в основу экспозиции, организованной в Петербурге годом позже [ 13 ] 13. Гигиена и санитария: Журнал, посвященный разработке вопросов оздоровления России, т. 5, 1912. C. 473. .

После 1912 года России пришлось пережить не только войну и революцию, но и страшный голод 1919–1923 годов, затронувший четверть населения страны. Иммунитет выживших был ослаблен, что сделало их легкой добычей для инфекционных болезней. Между 1916 и 1932 годом около 10 миллионов человек умерли от тифа (5 763 470 летальных исходов с 1918 по 1921 год), холеры (368 390 смертей с 1918 по 1921 год), дизентерии (1 665 645), «испанки» и чумы [ 14 ] 14. Starks T. Op. cit. P. 211. . Как отмечает Триша Старкс, большевикам досталось болезненное, ослабленное население со слабой армией. Этим можно объяснить, почему Ленин уделял столько внимания вопросам здравоохранения и неоднократно заявлял, что «борьба за социализм есть вместе с тем и борьба за здоровье трудящихся» [ 15 ] 15. Ibid. P. 3. . C 1918 года меры по охране общественного здоровья включали в себя улучшение жилищных и производственных условий, а также общедоступного медицинского обслуживания. Появились новые медицинские учреждения — например, отдел охраны материнства и младенчества (1917–1918) и Народный комиссариат здравоохранения (Наркомздрав) [ 16 ] 16. Ср.: Solomon S. Social Hygiene and Soviet Public Health // Hutchinson J. F., Solomon S. (eds.) Health and Society in Revolutionary Russia. Bloomington: Indiana University Press, 1990. . В 1927 году был принят декрет о борьбе с венерическими и инфекционными заболеваниями, призванный заодно искоренить проституцию. Памятка 1938 года выпуска гласила: «На помощь борьбе с венерическими болезнями приходят советские законы, направленные на борьбу с венеризмом. Советский закон… предоставляет органам здравоохранения право подвергать с помощью суда или органов милиции принудительному освидетельствованию и лечению лиц, больных заразными формами венерических болезней и уклоняющихся от лечения. Каждый больной обязан лечиться до полного выздоровления. Для предупреждения заноса венерических болезней в семью советский закон о браке, семье и опеке обязывает вступающих в брак давать подписку о том, что они осведомили друг друга о состоянии своего здоровья». Что до распространения инфекций, то «наш уголовный закон рассматривает заражение другого лица венерической болезнью как уголовное преступление и карает виновного принудительными работами на срок от 6 м. до 3 лет» [ 17 ] 17. Горбовицкий И. (ред.) Венерические болезни и борьба с ними (материал для лектора). Л.: Ленинградский дом санитарной культуры, 1934. С. 34–35. . К 1928 году прежняя система здравоохранения была полностью реорганизована, появились новые медицинские учреждения, была поставлена на широкую ногу государственная пропаганда, одной из ключевых площадок которой как раз и стал Музей гигиены. По тому, как менялись задачи музея с 1919-го до конца 1920-х годов, можно судить об эволюции тактик пропаганды. Путеводитель по музею тех лет открывался словами: «21 февраля 1919 года открылся Музей здравоохранения. В те тяжелые годы, годы разрухи и эпидемий, задачей Музея было: распространение сведений о заразных болезнях и указание мер личной и общественной борьбы с эпидемиями. С течением времени, вместе с возникновением перед органами здравоохранения новых, более широких задач, изменился и внешний облик отделов Музея. Теперь, накануне своего десятилетия, задачи Музея уже другие: через санитарное просвещение и воспитание масс — к оздоровлению труда и быта, как одной из составных частей культурной революции» [ 18 ] 18. Путеводитель по Музею здравоохранения Ленинградского облздравотдела. Л.: Ленинградский медицинский журнал, 1928. С. 1. .

Утопическая организация общества: мировая биополитика и механизмы регуляции

Мой анализ строится на предложенной Мишелем Фуко концепции биополитики как нового механизма власти, основанного на контроле над базовыми биологическими проявлениями людей [ 19 ] 19. Фуко М. Нужно защищать общество: курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1975–1976 учебном году. СПб.: Наука, 2005. . Эта теория объясняет заодно и связь между дискурсом власти и распространенными в конце XIX века идеями биологического детерминизма. Один из главных вопросов состоит в том, каким образом может осуществляться власть с того момента, как она перестает держаться главным образом на дисциплине и праве отнимать жизнь. В отличие от власти над смертью, которая угрожает отнять жизнь, биополитика регулирует жизнь. В XIX веке, писал Фуко, прежнее «право заставить умереть или позволить жить» сменяется властью «заставить жить или позволить умереть». Иначе говоря, главной формой проявления власти стала способность контролировать жизнь и «допускать» смерть. Этот сдвиг привел к трансформации самих механизмов власти: власть над жизнью и биологическими процессами уже не дисциплинирует, но регулирует [ 20 ] 20. Там же. С. 261. . Власть такого рода основана на демографических факторах, на регулировании рождаемости и смертности населения. Она вершится уже не над индивидом, но над единым многоглавым социальным телом. Так зарождается понятие народонаселения. Все его биологические процессы тщательно изучаются и находятся под строгим контролем власти, для которой они представляют экономическую, научную и политическую проблему [ 21 ] 21. Там же. С. 262–263. . Я утверждаю, что главными инструментами власти в данном случае оказываются пропаганда и репрезентация. Тщательный анализ трех выставок, состоявшихся в Музее гигиены, покажет, что при всех различиях в содержании и инструментарии экспозиций на всех трех выставках важнейшее место отводилось вопросам демографии и ее главной опоры — статистики.

В 1893 году целый раздел экспозиции был отдан петербургскому Статистическому комитету: там можно было ознакомиться с данными о составе населения, представленными в виде диаграмм и картограмм, иллюстрирующих рождаемость и смертность в зависимости от пола и возрастной группы, среднюю продолжительность жизни, последствия эпидемий и производственные риски в сравнении с аналогичными показателями для Варшавы, Парижа, Берлина и Москвы [ 22 ] 22. См.: Каталог отдела С.-Петербургской городской статистики на Всероссийской гигиенической выставке 1893 года, устроенной Русским обществом охранения народного здравия. СПб.: Музей гигиены, 1893. . В центральном зале предельно наглядно был показан стабильный прирост населения столицы с 1764 по 1892 год: здесь фигурировали такие графики, как отношение числа коренных петербуржцев к числу переселенцев, половозрастной состав населения каждого района (на основе данных переписи 1890 года) и таблицы смертности на каждые четыре года. Помимо смертности, рождаемости и миграционного учета, значительный объем информации был посвящен репродуктивному поведению населения: статистика браков, коэффициент фертильности среди замужних и незамужних женщин (в сравнении с аналогичными данными по Берлину), число мертворожденных и незаконнорожденных детей.

Обозреватели выставки 1913 года жаловались, что обилие диаграмм и статистических таблиц, вывешенных без каких-либо пояснений, не способствует достижению поставленных целей, а скорее отпугивает посетителей [ 23 ] 23. Врачебная газета, т. 20, № 26, 1913. С. 955; Врачебная газета, т. 20, № 42, 1913. С. 1442. . По сравнению с выставкой 1893 года появился значительный объем новой информации, и в частности данные о производственных рисках и медицинская статистика, углубляющая демографические показатели. Специальный раздел был посвящен медицинской и эпидемиологической статистике, хотя профессионалы отмечали, что и здесь преобладала информация демографического характера. С 1893 года учет сделался более детализированным: анализировали не только рождаемость и смертность, но и коэффициент браков, а также физическое развитие населения, распределение его по возрастам, полу, семейному положению, вероисповеданию и уровню образования. Большой проблемой оставалась распространенность инфекционных заболеваний (туберкулеза, малярии, сифилиса), которым были посвящены отдельные графики.

К 1920-м типология и количество представленной информации вновь изменились. В основанном в 1919 году Музее гигиены не было специального статистического раздела, но количественный метод, пусть и применяемый более тонко, оставался важным инструментом самоописания государства и одним из ключевых способов подачи информации. Путеводитель, выпущенный городским Санпросветбюро, свидетельствует, что в экспозиции были представлены данные по конкретным инфекционным заболеваниям (тиф, дифтерия, скарлатина, корь, коклюш), венерическим болезням, а также состоянию здоровья рожениц и младенцев. Показательно, что эта информация подавалась в сравнении с данными по дореволюционной России; демонстрировались успехи новосозданных структур — пунктов охраны материнства и младенчества, государственной организации общественного питания (Нарпит).

Эти показатели заслуживали места в экспозиции не только в силу значимости отдельно взятых цифр, свидетельствующих о состоянии здоровья нации: по ним можно делать выводы о научных интересах и привычной оптике конкретного периода. Движущей силой биополитики оказываются не дисциплинарные меры, а скорее использование статистики и прогнозов; именно это и демонстрировала выставка. Масштабы соизмеримы с главной задачей: вместо того чтобы воздействовать на отдельную личность, государство стремится охватить и направить в нужную сторону население в целом. Основным орудием власти вместо обучения и воспитания становится набор методов, позволяющих достичь состояния динамического равновесия, или гомеостаза [ 24 ] 24. Фуко М. Указ. соч. С. 263–265. . Можно заключить, что статистические разделы, занимавшие столь важное место в программе гигиенических выставок, призваны были развернуть общую картину процессов жизнедеятельности и сфокусироваться при этом не на индивидах, а на общенациональных показателях [ 25 ] 25. Там же. С. 266. .

Исследование общих характеристик населения подразумевало не только демографические таблицы и прогнозы. В экспозиции можно выделить две ключевые темы, которые следовало раскрыть: дегенерация, то есть отход от нормы, и рассказ об охране труда и доступной медицинской помощи. Использование статистики при описании государства и его человеческих ресурсов многое сообщает об экономическом и политическом положении населения. Проследив, чтобы трудоспособные мужчины достигли призывного, а здоровые женщины фертильного возраста, подсчитав налогоплательщиков и потенциальные трудовые ресурсы, государство должно сделать следующий шаг — озаботиться физическим и моральным здоровьем нации. Ради достижения равновесия требуется соблюдать два условия: во‑первых, последовательно выбраковывать любые отклонения и дефекты, во‑вторых — добившись однородности населения, поддерживать его физическую форму с помощью системы здравоохранения [ 26 ] 26. Там же. . Подобный подход тесно связан с присущими модернизму утопическими представлениями об организации общества, которая требует очищения и перевоспитания индивида и коллектива [ 27 ] 27. Меня в данном случае не занимает история евгеники и расовой биологии, равно как и их репрезентация. Более подробно этот сюжет освещен в: Adams M. Eugeincs as Social Medicine in Revolutionary Russia // Hutchinson J. F., Solomon S. (eds.) Op. cit.; Strobel A. Die Gesundung Russlands: Hygienepropaganda in der Provinz um 1910 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas, Bd. 61, № 4, 2013; Weindling P. German-Soviet Medical Co-operation and the Institute for Racial Research, 1927–c. 1935 // German History, № 10, 1992; Spektorowski A. The Eugenic Temptation in Socialism: Sweden, Germany, and the Soviet Union // Comparative Studies in Society and History, vol. 46, № 1, 2004; Khotz B. Op. cit. .

Для промышленного капитализма характерна вера в устойчивый прогресс, развитие современного массового общества, стремительную эволюцию естествознания и повсеместное распространение дарвинизма. Все это позволяло формировать общество по определенному образцу. Возникновение эволюционной биологии в XIX веке повлияло и на общественные науки: биологические модели развития открывали новые перспективы в исследовании общественных явлений. На выставках этот подход проявлялся прежде всего в демонстрации единого стандарта и маркировке определенных типов поведения как положительных либо отрицательных. Экспозиция предписывала желательные и нежелательные привычки. Поведение индивида, его здоровье и телесные практики представляли научный интерес, поскольку любое отклонение на уровне отдельной личности могло передаваться по наследству из поколения в поколение, а значит, представлять угрозу для нации в целом. Это позволяет наглядно продемонстрировать взаимосвязь между охраной общественного здоровья и заботой о генетике. Наиболее ярким примером заботы о вышеупомянутом балансе, или гомеостазе, служит витрина выставки 1913 года, посвященная распространению физических нарушений (слепоты, глухоты и т. д.) в сравнении с западными странами [ 28 ] 28. Врачебная газета, т. 20, № 42, 1913. С. 1143. . К той же категории относится и анализ данных о потреблении алкоголя: авторы экспозиции сопоставляют уровень трат на спиртные напитки в разных странах и связывают полученные показатели с данными о распространении заболеваний, о рождаемости и перинатальной смертности. Потребление алкоголя в итоге коррелирует не только с предрасположенностью к заболеваниям, но и с более высоким процентом незапланированных беременностей. Все это ослабляет здоровье нации, а значит, должно предотвращаться или искореняться с помощью государственной пропаганды гигиены [ 29 ] 29. Там же. .

Инфекционные заболевания также подрывали здоровье нации, поэтому государство всеми силами пыталось отслеживать и улучшать обстоятельства, приводящие к подобным проблемам. Авторы выставки подчеркивали, что в деле борьбы с чумой и холерой важную роль играет не только лечение, но и правильно организованный пограничный контроль. Чума, к примеру, описывалась как «пришелец из Азии»: с ней следовало бороться как с захватчиком, а не искоренять как недуг, свойственный коренному населению. Судя по прессе, на выставке подробно иллюстрировалась организация карантинов и медосмотров, а также особые меры, применяемые к мусульманскому населению. Охрана труда и страхование рабочих фигурировали уже в экспозиции 1893 года; упор делался на демографический аспект и на виды несчастных случаев на производстве в зависимости от профессии [ 30 ] 30. См.: Каталог отдела С.-Петербургской городской статистики на Всероссийской гигиенической выставке 1893 года, устроенной Русским обществом охранения народного здравия. . Современники упоминали, что особенно подробно рассказывалось о фабриках, где рабочим предоставлялись страховка и жилье. Помимо работодателей, внедрявших больничные кассы, упоминания удостоилось единственное в стране предприятие, практиковавшее нормированный восьмичасовой рабочий день. Подробно описывается жилье рабочих Лигатской писчебумажной фабрики, у которых прямо на территории были сад, продуктовая лавка и прачечная [ 31 ] 31. Журнал Русского общества охранения народного здравия, 1894. С. 187. В этом случае о восьмичасовых сменах речь уже не идет. И хотя можно предположить, что жилье соответствовало всем санитарно-гигиеническим нормам того времени, рабочих, раз у них были и прачечные, и школы, скорее всего, эксплуатировали по полной программе. Не следует упускать из виду, что основу выставки составляли изделия и пособия, собранные по стране на добровольной основе. Это открывало большие возможности для рекламы различных производств. . В 1913 году была предложена другая структура выставки: фабрики образцового содержания выпали из поля зрения, фокус сместился в сторону борьбы с травматизмом и детской смертностью на производстве. К 1928 году демонстрация единства здоровых и крепких тел приобрела новое звучание и новые способы подачи. Как отмечает Триша Старкс, вся социалистическая утопия зиждется на идее «советского тела»: забота о собственном здоровье превращалась в важную обязанность гражданина, становилась залогом выживания и устойчивости нового режима  [ 32 ] 32. Starks T. Op. cit. P. 4. . В качестве основного риторического приема для демонстрации гомеостаза советских тел, составлявших новое общество, авторы выставки 1928 года избрали подчеркнутое противопоставление нового единства старому порядку. Санитарно-гигиенические практики, которые не одобрялись или признавались неприемлемыми, выводились непосредственно из устройства царской России и недостатков прежней системы. Экспозиция демонстрировала устойчивую связь между привычками и болезнями; для того чтобы разорвать ее, потребовалась смена власти, то есть политическое действие. В капиталистическом строе видели корни всех социальных язв, плодивших инфекции и приводивших к вырождению нации, то есть к новым социальным проблемам. Как гласила памятка к экспозиции (отдел заразных болезней): «В наследие от капиталистического строя мы получили „старый быт“. Старый быт с его предрассудками, бабками, пьянством и проч. А сколько бед наделал, сколько жизней унес этот старый быт с его гнилыми старыми корнями. Ведь и пьянство, и невежество, бабки и знахарки, предрассудки и суеверия — все вместе взятое составляет прекрасную почву, на которой размножаются болезни. Нигде, ни в одной стране мира нет такой огромной заболеваемости и смертности от заразных болезней. И теперь, когда на одиннадцатом году революции смертность от заразных болезней снизилась почти вдвое, мы все же среди других стран мира стоим на первом месте. Почему же это так? Да потому, что все эти корни старого быта ослабляют организм человека и тем самым способствуют широчайшему распространению этих болезней по селению, городу, округу и т. д.» [ 33 ] 33. Памятка к самообразoвательной экскурсии в музей здравоохранения. Отдел заразных болезней. Л.: Изд. культотдела Ленинградского Совета профсоюзов, 1928. C. 5. Заболевших и заразных граждан зрителям предъявляли, используя статистические данные, изображения больных органов и рассказы об условиях жизни. Им противопоставлялись те члены общества, которые трудились во благо перемен, не забывая как следует заботиться о собственном организме и тем самым поддерживая трудоспособность на должном уровне. Алкоголизм преподносился как один из диагнозов, стоящих между гражданином и обществом [ 34 ] 34. Этой теме в 1928 году был посвящен 10-й зал экспозиции, призванный показать, каким образом «алкоголь разрушает страну, потому что на его производство (sic!) расходуется огромное количество зерна, он нарушает трудовую дисциплину, поскольку приводит к тунеядству, бедности и распаду семей». Выставка рассматривала советскую и международную статистику, связанную с алкоголизмом, сопутствующими привычками и способами борьбы с ними. , настоящая социальная язва; венерические болезни описывались как «неотъемлемые спутники капитализма» [ 35 ] 35. До революции аборты в России были запрещены. Советская система допускала их при условии, что операцию проводит врач, однако медицинское руководство приняло директиву, гласившую, что аборты вредны. Отделы охраны материнства и младенчества проводили кампании против абортов. , а болезни в целом преподносились как испытания, угрожающие новому строю и его целостности [ 36 ] 36. «В настоящее время среди небывалых еще народных испытаний, после только что закончившегося холерного мора, среди жителей городов и прилегающих селений стали появляться заболевания сыпным голодным тифом». См.: Что такое сыпной тиф и как уберечь себя от заболевания им? Петроград: Государственное издательство, 1920. .

Власть, которая с таким вниманием относится к телесным аспектам и жизненным процессам, радикально пересматривает представления о смерти. Медицина и воспитанные в обществе санитарные нормы объединяют усилия в «кампании по обучению гигиене и охвату населения медицинскими услугами» [ 37 ] 37. Фуко М. Указ. соч. С. 258. . «Влияние власти распространяется не на смерть, а на смертность», — писал Фуко [ 38 ] 38. Там же. С. 262. . Иными словами, с того момента, как выживание нации начинает рассматриваться с точки зрения статистики, естественная смерть индивида остается частным делом гражданина, в которое государство не вмешивается [ 39 ] 39. Ср.: Гройс Б. Бессмертные тела // Художественный журнал, № 63, 2003; Groys B., Hagemeister M., Heiden A. von der (Hg.) Die Neue Menschheit. Biopolitische Utopien in Russland zu Beginn des 20. Jahrhunderts. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 2016. S. 8. . Но что, если продолжить мысль в направлении, заданном модернистской риторикой прогресса, и поставить вопрос иначе: что произойдет, если биовласть примет радикальные формы? Что, если она заинтересуется естественной смертью не только населения в целом, но и каждого индивида по отдельности? Михаэль Хагемейстер и Борис Гройс предлагают подробный очерк философских течений в России начала ХХ века, мечтавших о преобразовании пространства, времени и всей человеческой расы и увязывавших левую идеологию с концепциями спасения. У Гройса мелькает также мысль о том, что русский биокосмизм — одно из направлений философии в России тех лет, — равно как и популярная в 1920-е годы идея создания нового человека [ 40 ] 40. Ср.: Vujoševiс T. Op. cit. , тесно связан с идеей всепроникающей, тоталитарной биовласти, идеала поборников гигиены и биополитики. Стоит отдельно остановиться на роли музея в этом вопросе. Самый знаменитый космист Николай Федоров считал, что музей как институция — абсолютная противоположность прогрессу, ведь он стремится обессмертить старое, вместо того чтобы заменять его новым [ 41 ] 41. Гройс Б. Указ. соч. . Если применить эту идею к истории музеев гигиены, отсюда логично вытекает, что тела, попадая в музей в рамках пропаганды гигиены, становятся одновременно узнаваемыми и бессмертными. Музей со своей технологией бессмертия и глубоким знанием населения создает возможность тоталитарной биополитики. Анализ трех выставок и учрежденного впоследствии музея со всей очевидностью показывает, что такой метод организации экспозиции объединяет две властные стратегии: он не только создает образовательное пространство (то есть пространство для практик самоконтроля), но и становится орудием биополитики — инструментом репрезентации и пропаганды, который предъявляет обществу дефекты и признаки разложения (то есть отклонения от состояния гомеостаза), рекламирует систему соцобеспечения и иллюстрирует общие правила гигиены, преподнесенные как ключ к долгой и здоровой жизни.

Риторика прогресса: приметы промышленного капитализма и модернистская утопия

Представляется целесообразным поместить описываемую институцию в более широкий контекст культурной истории гигиены. После Всемирной выставки 1851 года распространились экспозиции, задуманные в образовательных целях, а музеи начали становиться общедоступными. К 1890-м годам сложился новый тип экспозиций и коллекций, отличавшихся от привычных художественных или естественнонаучных собраний: здесь упор делался на сюжеты и исследования, связанные со здоровьем или образованием [ 42 ] 42. С темами гигиены и общественного блага так или иначе были связаны следующие выставки: Венская в 1898 году, Будапештская в 1901 году, Международная гигиеническая выставка в Дрездене в 1911-м и Петербургская выставка 1919 года. . Начиная с Лондонской выставки 1851 года разного рода всемирные ярмарки и музеи превратились в популярные достопримечательности, туристические, образовательные, торговые и досуговые центры, которые создавали и популяризировали новые модели поведения [ 43 ] 43. Weber-Felber U. Manifeste des Fortschritts ― Feste der Klassen? Assoziationen zum Thema Weltausstellung // Beitr.ge zur historischen Sozialkunde, Bd. 17, № 4, 1987. . Как объясняет Тони Беннетт, на выставке 1851 года впервые «акцент оказался смещен с процессов на продукты производства, которые были избавлены от клейма производителя и выдвинуты на первый план как символы производственной и организационной мощи столицы и государства в целом. После 1851 года из средства технического просвещения рабочих всемирные выставки стали превращаться в инструмент оболванивания масс овеществленными плодами их собственного труда, или, выражаясь словами Вальтера Беньямина, в „места паломничества к товарному фетишу“» [ 44 ] 44. Bennett T. The Birth of the Museum: History, Theory, Politics. New York: Routledge, 1995. P. 81. . Предыстория Музея гигиены в Петербурге, и прежде всего выставок 1893 и 1913 годов, неразрывно связана с историей всемирных выставок: ведь и там, и в России экспонаты, в сущности, демонстрировали достижения и изобретения промышленного капитализма, просто здесь речь шла о человеческих телах и их нормальном функционировании, а также о болезнях и дефектах. Предъявляя публике эти темы и демонстрируя связанные с ними систематические знания, выставки обеспечивали пространство для культурной и политической интеграции. Они создавали и регулировали новые экспозиционные практики и методы классификации объектов [ 45 ] 45. Frazon Z. A múzeum és kiállítás. Az újrarajzolás terei. Budapest, Pécs: Gondolat Kiadó, 2011. P. 37. . Музеология искусства основывала типологию экспонатов на теории эволюции викторианских времен [ 46 ] 46. Ibid. P. 213–228. См. также: Scholze J. Medium Ausstellung: Lektüren musealer Gestaltung in Oxford, Leipzig, Amsterdam und Berlin. Bielefeld: transcript Verlag, 2004. P. 40–88. . Гигиенические выставки также опирались на новую систему классификации, но применяли ее не к экзотическому Другому, представителю иной культуры, а к телесным недугам (больное тело как образ Другого) либо к новейшим изделиям промышленности (рабочий как Другой). Такая типология позволяла увязать между собой все представленные предметы, изделия и диаграммы и выстроить их в систему по территориальному признаку (напомним, мы имеем дело с всероссийскими выставками) либо в соответствии с устанавливаемыми санитарными нормами. В 1920-е годы музеи гигиены придерживались той же системы классификации, построенной на антропологических принципах, и рисовали картины усовершенствованного быта и благополучия, объясняя стадии развития человека, систематизируя болезни, связанные с плохими условиями жизни, и доказывая пользу физических упражнений. В «эру империализма», последовавшую за Всемирной выставкой 1851 года, новооснованные музеи, придерживаясь риторики прогресса, представляли развитие здравоохранения одним из достижений промышленного капитализма. Иными словами, экспозиции, посвященные вопросам медицинского обеспечения, образования и гигиены, можно трактовать как место демонстрации сконструированной исторической (и биологической) тотальности. Однако проекты, связанные с улучшением социально-бытовых условий и внедрением достижений прогресса, могут быть интерпретированы не только как культурное осмысление существующего миропорядка, но и как утопическое стремление сконструировать общество, где плоды прогресса и научных открытий используются во благо всех граждан [ 47 ] 47. Выше я упоминала, что петербургские выставки раскрывали эту тему главным образом через улучшение жилищных условий и техники безопасности на производстве. .

Новые экспозиции, где предметы, как на всемирных выставках, подчинялись особой логике классификации, вносили организованность и в ряды посетителей. Выставки превратились в места изысканных светских развлечений, устроенные в лучших традициях позитивизма. Здесь следовало получать знания о вещах, тренируя самообладание бесконечными повторами. Занимая властную позицию, публика превращалась одновременно в субъект и объект познания, а собственно власть, воплощенная в систематизации экспонатов, позволяла образовывать и воспитывать посетителей не только по отдельности, но и в массе [ 48 ] 48. Bennett T. Op. cit. P. 63. .

Тони Беннетт утверждает, что пространство музея — или, как он выражается, выставочно-экспозиционного комплекса — можно интерпретировать как институциональное воплощение взаимосвязи между знанием и властью. В этой оптике создание музеев в конце XIX — начале ХХ века и их подчинение государственной дисциплине преследовало двоякую цель: с одной стороны, культурное учреждение служило целям эмансипации, с другой — оказывалось инструментом демонстрации и саморепрезентации власти. В случае гигиенических выставок следует учитывать и исторически сложившуюся тесную взаимосвязь между взглядом и дисциплиной; вдобавок статистика посещаемости позволяет делать выводы о том, насколько велико было общественное значение выставок, доступных широкому кругу граждан. Изучение целевой аудитории музеев крайне важно: в случае с общественными представлениями о гигиене следует задаться вопросом не только о том, кто именно наделен правом формулировать принципы здравоохранения для всех граждан и почему, но и о том, на кого эти принципы на самом деле распространяются. Анализируя представленные экспонаты (то есть выставленные на всеобщее обозрение тела) и сформировавшихся под воздействием экспозиции субъектов (отдельных посетителей или группы посетителей), мы сможем получить определенные представления о телах и моделях поведения, на которые распространялась пропаганда. Это особенно существенно с точки зрения дискурса власти, здоровья и репрезентации, поскольку внешние признаки, связанные с гигиеной и пропагандой здоровья, являются, по сути, социальными конструктами, категориями восприятия, неотделимыми от классового неравенства. Власть всегда стремится стравить разные социальные группы между собой, выстроив их в иерархическом порядке, продиктованном логикой действующего режима [ 49 ] 49. Bourdieu P. Remarques provisoires sur la perception sociale du corps // Actes de la recherche en sciences sociales, vol. 14, № 18, 1977. P. 51. . По Пьеру Бурдье, при иерархическом строе единственное утешение угнетенных классов — выработка для себя четкого идеала человека; новые телесные практики угрожают самому их существованию [ 50 ] 50. Ibid. P. 53. . Внешние признаки здоровья оказываются распределены по иерархическому принципу, в основе которого лежит классовая структура, и связаны с контролирующими функциями новосозданных публичных музеев гигиены: их пространство тем самым оказывается идеально приспособлено для интернализации господствующих представлений о новых телесных практиках. В итоге перед рабочими — новейшей категорией музейной публики — разворачивались картины их собственного неказистого труда и быта, связанных с этим болезней, более того — они наблюдали свои собственные пораженные органы и осуждаемые привычки, противопоставленные последовательному прогрессистскому нарративу.

Судя по прессе тех лет, на выставке 1893 года приблизительно 5 тысяч участников представили около 50 тысяч экспонатов, большая часть которых была собрана на местах. В общей сложности к созданию экспозиции было привлечено около 400 специалистов, 29 экспертных групп, производств и учебных заведений [ 51 ] 51. Журнал Русского общества охранения народного здравия, 1894 год. С. 572. . Было раскуплено около 100 тысяч билетов, дополнительно 400 тысяч бесплатных приглашений распространили среди слушателей кадетских корпусов и учащихся мужских и женских образовательных учреждений, а также хирургов и столичных неимущих; для них был выделен отдельный вход. В одном из обзоров упоминалось, что выставка нацелена прежде всего на посетителей, испытывающих недостаток в средствах, но действительно нуждающихся в представленной информации. Выставка работала с апреля по октябрь, в летние месяцы — с 11 утра до 8 вечера. В день открытия входной билет стоил 1 рубль 50 коп., позднее по вторникам билеты стоили 50 коп., под конец — 30 коп. Иначе говоря, выставка официально считалась открытой для всех, однако на самом деле распределяла посетителей по классам, дифференцируя дни и часы посещения с помощью плавающей платы за вход. Как бы то ни было, статистика свидетельствует, что продленные часы работы, льготные цены на билеты и доступные экскурсии помогали привлечь дополнительных посетителей. Уже в первый день работы выставку осмотрели 515 человек, в последний день это число дошло до 2552 [ 52 ] 52. Там же. .

На подготовку выставки 1913 года Совет министров выделил 242 300 рублей (эта сумма, по оценкам современников весьма скромная, предназначалась для монтажа, технического обеспечения и рекламы). Экспозиция была дополнена материалами, подготовленными для Международной гигиенической выставки 1911 года в Дрездене; о сборе предметов на местах в каталоге уже не упоминается [ 53 ] 53. Гигиена и санитария: Журнал, посвященный разработке вопросов оздоровления России, т. 5, 1912. С. 473. . Более 100 разделов экспозиции можно было осмотреть с экскурсиями: московские земские врачи водили группы по 25 человек за 5–10 копеек [ 54 ] 54. Врачебная газета, т. 20, № 27, 1913. С. 984. . Мероприятие вызвало такой ажиотаж, что от вооруженных сил запросили дополнительные помещения, чтобы выставка, которая к тому моменту длилась уже пять месяцев, могла проработать еще дольше [ 55 ] 55. Врачебная газета, т. 20, № 37, 1913. С. 1258. . Генеральный комиссар, доктор П. Н. Булатов, заявил, что к сентябрю, когда выставка закрылась, ее в индивидуальном порядке посетили 394 706 человек, а еще 60 тысяч осмотрели экспозицию с экскурсией [ 56 ] 56. Врачебная газета, т. 20, № 39, 1913. С. 1344. .

Распространение информации о выставке 1928 года осуществлялось в совсем иных масштабах. С 1919 года гигиенические выставки считались эффективным средством массового образования, а база для создания профильного музея была заложена уже в 1913-м. В 1919 году открылась постоянная экспозиция, которая поначалу называлась Музеем здравоохранения. Для нее было выделено здание по адресу улица Ракова, 25 (сейчас — Итальянская улица, 25). Часы работы были рассчитаны таким образом, чтобы в музей мог попасть гражданин со стандартным рабочим графиком: понедельник, вторник, суббота — с 12 до 17; среда, пятница — с 17 до 22; воскресенье — с 10 до 19. Согласно имеющимся источникам, уже с 1920 года по музею регулярно водили экскурсии [ 57 ] 57. Точная статистика посещаемости выставки 1928 года мне неизвестна, но, поскольку она проходила в музее, проработавшем на своем месте уже 10 лет, численность посетителей не может считаться показателем успеха.  профессиональные гиды, собиравшие группы в среднем по 20 человек. Отношения между государством и гражданами на тот момент носили скорее педагогический характер; это проявлялось в наличии не только гидов и пояснительных табличек, но и тематических изданий с вопросами и ответами, облегчавших восприятие экспозиции [ 58 ] 58. См.: Памятка к самообразoвательной экскурсии в музей здравоохранения. .

Будущее без болезней: гигиена и человек-машина

Внутри выставочного пространства позиция власти ощущается в том, как посетители регулируют собственное поведение и отношение к экспонатам (ср. уже упоминавшийся пример с трудящимися в Музее гигиены). Она сказывается и в риторике, связанной с восприятием Другого — испорченного индивида, нездорового тела. Как уже объяснялось выше, основная задача гигиенических выставок сводилась к декларации всеобщего гомеостаза. На первом этапе для этого использовались риторические приемы империализма (1893, 1913), затем они сменились на революционные (1920). Риторические формулы, к которым обращаются авторы выставок, могут служить важными вехами в истории экспозиционной политики. Как указывает Брюс Фергюсон, каждая выставка есть некоторое высказывание или сумма высказываний, составляющих цепочку смыслов. Из них складывается язык того или иного музея, на основании которого можно делать выводы о культурном или текстуальном опыте организатора (институции или ее владельца) [ 59 ] 59. Ferguson B. W., Greenberg R., Nairne S. (eds.) Thinking About Exhibitions. London: Routledge, 1996. P. 132. . Гигиенические выставки в таком случае становятся не просто средством передачи информации, но и действиями, позволяющими судить о природе и свойствах организатора, то есть политической власти.

Как мы уже видели, в 1893 и 1913 годах, то есть до начала мировых войн, подчиненная идеям прогресса классификация объектов, приспособлений, технологий и данных призвана была восславить триумфальный итог объединительной политики и тотальной русификации. В выставках 1920-х годов прогресс и индустриализация по-прежнему оставались главными ориентирами современности, однако, как показывает Триша Старкс, задачи кураторов изменились. Пропагандистские материалы обещали всеобщее благосостояние, достижение которого зависит от поведения отдельных граждан и в то же время способствует росту производительности всей страны, то есть ускоряет переход на новый режим. Вместе с тем механизмы, регулирующие заботу об организме, не только помогали распространению господствующей идеологии, но и вносили свой вклад в дело послевоенного и послереволюционного восстановления. Пропаганда гигиены породила особый язык со своими опорными понятиями и метафорами: «тело как работающий механизм» [ 60 ] 60. Весь 6-й зал выставки 1928 года был отведен под сюжеты, связанные с физиологией труда, безопасностью на производстве и здоровым режимом работы, и рекламировал организации, отвечающие за охрану здоровья и труда. Здесь последовательно проводилось сравнение человека с машиной. «Тело человека сходно с машиной: машине для работы нужно горючее, а телу — питание». , люди-машины, работающие эффективно благодаря рациональному использованию времени и тренировкам [ 61 ] 61. Starks T. Op. cit. P. 163‒165. . Революционная лексика и военизированная риторика были частью общей задачи по «сотворению» и представлению «нового человека».

С 1920 по 1928 год язык сопроводительных буклетов и листовок строился по тем же принципам. Как писалось в одной из памяток, «дело в том, что, как только микробы попадают в человеческий организм, они сейчас же встречают сопротивление со стороны белых кровяных шариков (лейкоцитов), которые, являясь защитниками человеческого организма, нападают на них (микробов), пожирают, уничтожают их. И если белых шариков имеется достаточное число и они достаточно сильны, то победа на их стороне, и заболевание не происходит». Не менее наивно революционная риторика звучит в следующем контексте: «Микробы… выделяют яд, который, соединяясь с кровью, дает особое вещество, убивающее микробов данной болезни. Это состояние организма называется иммунитетом. Вот как заболевает, борется и выздоравливает человек от заразной болезни» [ 62 ] 62. Памятка к самообразoвательной экскурсии в музей здравоохранения. С. 7. . Сходным образом объяснялся и сыпной тиф: «Для того чтобы победить врага, нужно непременно изучить все его замашки и увертки, все его хитрости и приспособления, все его слабые и уязвимые стороны, словом, нужно внимательно и добросовестно изучить своего врага со всех сторон. То же самое следует сказать и про заразные болезни. Чтобы победить заразу, чтобы уберечь себя и окружающих от заболеваний прилипчивою или заразною болезнью, необходимо знать: что это за болезнь, отчего она происходит, каким способом она передается людям, какие есть средства для борьбы с этой болезнью?» [ 63 ] 63. См.: Что такое сыпной тиф и как уберечь себя от заболевания им? Революционный пыл неразрывно связан со стремлением дистанцироваться от прежнего режима и превратиться в нового, здорового, идеологически сознательного человека, ведущего рационально устроенную жизнь: «Советская медицина старается уничтожить все те гнилые корни старого быта: невежество, грязь, знахарство, пьянство, чтобы укрепить организм человека и тем самым сделать его стойким в борьбе с микробами» [ 64 ] 64. Памятка к самообразовательной экскурсии в музей здравоохранения. С. 10. . Экспонаты, которые иллюстрировали эти призывы, представляли собой изображения микробов и пораженные соответствующей болезнью органы, сохраненные в формалине (их все еще можно увидеть в экспозиции). Витрины с больными органами восходят к тем же гигиеническим выставкам, где реклама образцовых практик соседствовала с картинами разложения и вырождения. Если в 1893 году экспозиционное пространство превращало продукцию промышленного капитализма в символ прогресса, то в 1928-м ужасающие изображения больных органов, с которыми прежде сталкивались одни только врачи, снабжались санитарно-гигиеническими рекомендациями. Выставка наводила посетителей на мысль, что, придерживаясь правил, продиктованных пропагандой здоровья, они обеспечат себе свободное от болезней будущее, где все граждане в равной мере смогут наслаждаться благами цивилизации, процветания и прогресса.

Риторические приемы и задачи пропаганды здорового образа жизни хорошо видны на примере экспонатов и нормативных документов, связанных с заразными болезнями. Однако к 1928 году гигиена как дисциплина получила новые направления развития. Режим рабочего дня, то есть ритм государственного аппарата, с которым синхронизируется рациональный человек, становится важным инструментом контроля и предметом музейного рассмотрения. Пропагандируется механизированный, унифицированный, подконтрольный способ работы, отдыха и досуга, который поможет поднять производительность труда, ускорит послевоенное восстановление экономики и построение социализма [ 65 ] 65. Starks T. Op. cit. P. 163. . Рационализированный труд требовал натренированных, здоровых, ухоженных тел: они нужны были не только для производственных нужд, но и для того, чтобы держать социалистический строй [ 66 ] 66. Ibid. P. 162‒200. . На выставке 1928 года отдельный раздел был посвящен здоровым условиям труда, техникам безопасности, производственным рискам и всем процессам, связанным с производством и созданием новых товаров. Показательно, что в том же разделе рассказывалось о пищевом метаболизме и питательных веществах: питание преподносилось как фоновая операция, обеспечивающая саму возможность труда. Критикуя тейлоризм и прославляя советские трудовые условия, музей проводил логическую связь между пропагандой трудового советского тела и задачей обогнать капитализм в развитии. Тейлоризм, доказывала музейная экспозиция, «не идет на пользу организму трудящихся, поскольку приводит к хронической усталости». Напротив, «советские научные лаборатории разрабатывают систему, позволяющую нарастить производительность труда так, чтобы не причинить ущерба организму и защитить его от преждевременного износа» [ 67 ] 67. См.: Горбовицкий И. (ред.) Указ. соч. .

Ассистент по работе с архивами: Габриэлла Дохи

Перевод с венгерского на английский: Юлия Лаки

Перевод с английского: Ольга Гринкруг

Текст написан в рамках грантовой программы Центра экспериментальной музеологии.